Режиссер Паоло Ланди: «В театре можно ненадолго сойти с ума, и мне нравится включать в это сумасшествие зрителя»

04.06.2018 г.

rbtoday.ru, 3 июня 2018 года

31 мая в Русском драматическом театре состоялась премьера спектакля «Дом для сумасшедших» Паоло Ланди. Для итальянского режиссера и тележурналиста, который активно работает с российскими театрами с начала 1990-х, это уже тридцатый спектакль на русском языке и пятый – для уфимского Русдрама. Паоло рассказал RBtoday, чем его так привлекает русский театр и почему все мы немного сумасшедшие.

В России вы ставили спектакли не только в известных столичных театрах. Чем отличается работа с провинциальными коллективами?

– В отличие от Москвы, здесь сохраняются традиция, сам механизм постановки, которая заставляет зрителей плакать, смеяться, думать. Это очень важно. Эта традиция теряется в Италии, в США, но еще жива здесь, в российских репертуарных театрах. Моя ассистентка – актриса, которая хочет быть режиссером – жила здесь пару недель во время работы над «Домом для сумасшедших». Она обалдела от возможностей местных артистов. Для нас это более чем необычно, когда 25-летний актер может играть на сцене каждый вечер. Да, может быть, это небольшие роли или маленькие эпизоды, но, тем не менее, это тренировка, которая добавляет сценического опыта. Я вижу, как ваши артисты умеют перестраиваться, если я меняю обстоятельства или добавляю новую идею. Они быстро реагируют именно потому, что у них есть эти тренировки. Потому что артист – это не только персонаж, придуманный художником, это атлет, который ежедневно должен работать, чтобы держать себя в форме. В Уфе я ставлю уже пятый спектакль, здесь мои друзья, которым я доверяю. Бывает трудно, но труппа всегда поддерживает, с ними я чувствую себя как дома. Думаю, это видно по спектаклям, которые у нас получаются.

Чем вас заинтересовал «Дом для сумасшедших»?

– Автор пьесы – актер и комедиограф Эдуардо Скарпетта – мало известен в России. В свое время он стал связующим звеном между комедией дель арте, комедией масок без особой психологической глубины, и натуралистическим театром. В разные годы я ставил его знаменитую пьесу «Голодранцы-аристократы» в Омске, Челябинске, Риге, Красноярске. Для меня важно, что Скарпетта был артистом, и написанное им не было эскапическим вымыслом писателя, фантазирующего в четырех стенах. Он писал своих персонажей вместе с артистами, и это видно по тому, как оживает текст на сцене. Люблю импровизировать, поэтому многое мы придумали вместе с артистами Русского драмтеатра. По-моему, когда театр становится литературой, он теряет свой изначальный смысл. И когда можно, как в случае с уфимской труппой, подумать над этюдами, поимпровизировать, это придает постановке необходимую взвешенность.

Сумасшествие – тема очень театральная. Это спектакль о людях, которые думают только о себе, о своих желаниях и проблемах и поэтому теряют связь с остальным миром. Театр – тоже своего рода форма сумасшествия, потому что мы живем в течение нескольких часов в другом мире, в другом времени. И в отличие от реальной жизни здесь все обладает завершенностью и смыслом, и это, конечно, очень комфортно. В театре можно ненадолго сойти с ума, и мне нравится включать в это сумасшествие зрителя. Добавлю, что сама пьеса была написана в начале XX века, когда книги Фрейда по психологии только-только набирали вес. Поэтому сумасшедших здесь стоит понимать еще и в том контексте, что особых вариантов лечения не было, кроме как держать пациентов, как в тюрьме.

С пьесами Скарпетты вы работаете уже не первое десятилетие. Он открылся по-новому за эти годы?

– Важно понимать, что Скарпетта занимался адаптациями европейских пьес. Поэтому его считали успешным комедиографом, но при этом – никаким писателем, у которого нет литературного таланта. Думаю, надо уважать людей, которые тратят свои силы, чтобы нам было весело. Заставить людей смеяться – очень тяжелый труд. И поэтому я с большим уважением отношусь к творчеству Скарпетты. Кроме того, я смотрю на его труды, зная о творческом пути его внебрачного сына – итальянского классика Эдуардо Де Филиппо, который, кстати, почти до конца жизни скрывал, кто его настоящий отец. При этом он начал работать с отцом, еще будучи ребенком. И множество деталей в пьесах Де Филиппо уже были в той или иной форме у его отца. Единственное, что во времена Скарпетто еще не было мировых войн, и в этом взгляды отца и сына различаются – в запасе оптимизма, надеждах, отсутствии тревоги.

Как считаете, сейчас важно дать зрителю просто вволю посмеяться?

– Думаю, это совсем неплохо, если это сделано стильно, не банально, не вульгарно. Конечно, шутить на сцене ниже пояса – недопустимая пошлость. Для меня спектакль похож на торт. Есть зрители, которые оценят сахарную присыпку, кому-то понравится крем, кто-то предпочитает тесто. Все оценивают разные уровни. Поэтому я стараюсь, чтобы смех был не просто ради смеха. Конечно, люди покупают билет, и мы должны за эту плату показать что-то интересное, смешное. Знаете, почему я так говорю? Потому что видел, сколько лет в Италии наши режиссеры – остроумные, талантливые – делали постановки, которые никто не понимал. Была даже такая мода – чем скучнее, тем лучше, и  соответственно тем меньше людей приходили в следующий раз в театр. Что  получалось в итоге? Нет денег, нет зрителей, и, как следствие, нет артистов. Это к вопросу о том, почему я здесь. Потому что артисты хорошие. Такие как Латыпов-Догадов – редкость.

– В репертуарах провинциальных театров, в том числе и в Уфе, предпочтение зачастую отдается классике. Пьесы ныне живущих авторов едва ли добираются до сцены: современные драмы чересчур современны и не находят широкий отклик у публики.

– В случае с репертуарными театрами так было всегда. Конечно, интересно, если бы у нынешних авторов была возможность поработать с артистами в режиме реального времени. Но все зависит от того, насколько сами артисты, авторы и руководители театров хотят и могут рисковать. Проблема финансирования, какой бы она ни была меркантильной, остается проблемой.

Как удается совмещать журналистскую деятельность и театральную режиссуру?

– Все это странно получилось, конечно. Я этого не планировал! Живу тройной жизнью:  театральный режиссер, тележурналист и преподаватель в Ричмондском университете в США. Это разные сферы деятельности, но у них есть ряд сближающих элементов. Думаю, что ключевой из них – это интерес к человеку. Люди, определенные детали их жизненных историй, сюжеты, которые я снимаю, волей или неволей оказываются в моих постановках. Поэтому иногда мои персонажи в чем-то оказываются похожи на тех, кого я когда-то повстречал. Я могу путешествовать по миру и, как журналист, брать интервью у переживших, скажем, войну в Косово или у известных исторических личностей. К примеру, я был последним, кто сделал интервью с Винни Мандела – бывшей женой Нельсона Манделы. Это была журналистская удача: начиналось все очень формально, историей про апартеид, а закончилось тем, что мы разговорились, и она рассказывала, как она встретилась с Нельсоном и во что была одета на свадьбе. В том и соль, что у тебя есть возможность не только познакомиться с человеком. Если интервью честное и не фальшивит, оно на короткое время вас сближает.

– Вы работаете с театрами по всему миру. Появились какие-то предпочтения?

– Все всегда по-разному. Каждый театр – новая авантюра. Ты думаешь, что все знаешь, но на деле оказывается, что ни черта ты не знаешь и не понимаешь. И жизнь здесь, в России, я воспринимаю как подарок. За последние два месяца я выходил из стен театра раз десять. Видел ли я город? Да неважно это. Важно то, что происходит здесь, вместе с артистами. Это не тяжело, наоборот. Это как мания, болезнь, сумасшествие!

                                                                                                                                                                                                                                                                           Андрей Королев

Смотрите здесь фоторепортаж Владимира Ковальчука с премьеры спектакля Паоло Ланди «Дом для сумасшедших»

Размер шрифта: AAA
Цветовая схема: AAA